люблю дураков и пьяниц
кхм. имею смелость выложить сюда сей сомнительный опус.
опус начал рождаться летом, по дороге из москвы в питер, я валялась на заднем сиденье машины, изрядно упрт и прихлебывала ром из горла. тогда мой больной мозг внезапно начал извергать из себя сие. по приезде сие было брошено и забыто на полгода. на днях неожиданно выплыло и как-то само собой дописалось. я собиралась выложить этот ужас вчера, но как-то незатейливо опять сделалась упрт и очнулась в десять утра, увлеченно строча вторую часть.
добавлю еще, что писать слэш про людей, которых знаю лично, было несколько... гм... странно. так или иначе - опус в двух частях готов. прошу упороться.
Все течет, все меняется. Часть I
Автор: satura schwein
Фандом: НОМ
Пейринг: Александр Ливер/Иван Турист
Рейтинг: R
Дополнительно: POV Туриста. Подозреваю беспощадный ООС.
Комментарий: Автор в ужасе от того, что написал это. Даже не знаю, кто это будет читать.
NB: Размещение и репост только с разрешения автора.
читать дальше
Чего только не бывает на гастролях. Всего и не упомнишь. Города, дороги, бесконечные трассы, поклонники, поклонницы, алкоголь, много алкоголя, очень много алкоголя, и мы, и они, и я, и он. Никогда не думал о нем как о мужчине. Ну, то есть думал, конечно, - но как-то мимоходом, не больше, чем об остальных, и уж явно не придавал этим мыслям значения. А с чего бы? Мы уже несколько лет вместе... то есть рядом... в общем, несколько лет. И, разумеется, мы не просто друзья и коллеги - мы семья. Большая сумасшедшая семья. Настолько сумасшедшая, что порой случаются вещи, выходящие за пределы даже наших отвалов головы.
Отчетливо помню тот день. Франция, май месяц, то ли вторая, то ли третья наша забугорная гастроль. Совершенно невероятная, нереальная жизнь, так сильно отличающаяся от привычной нам, что это сносило башку получше всяких там допингов. Хотя… как я уже сказал, спиртное в невероятных количествах всегда сопровождало эти путешествия, вот и в тот раз все шло как обычно…
В алкогольных парах и лучах солнца я с трудом обретаю себя. Очередное aferparty, как называют его за границей, а по-нашему – просто попойка. Место нашего пребывания – загородный коттедж гостеприимных французов, друзей наших друзей наших… черт, да какая разница. Количество выпитого мешает не то что наслаждаться красотами природы, а даже и просто связно мыслить, но, как и всегда, меня это совершенно не тревожит. Кое-как поднявшись, я бреду к озеру, на берегу которого стоит коттедж, с каждым шагом удаляясь от песен и хохота моих столь же поддатых друзей. Дойдя до кромки воды, я закуриваю и плюхаюсь на мокрую землю прямо в шортах. Так я сижу какое-то время, уставившись в зеркально-синюю поверхность, пока мое алкосозерцание не нарушает какой-то шум. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я с некоторым трудом встаю на ноги и плетусь в направлении звуков. Не то, чтобы я собирался шпионить, или там еще что… нет, просто, когда ты до такой степени пьян, ты частенько не успеваешь подумать о том, что делаешь или говоришь. Иногда, очень редко, это к лучшему, но, по большей части, ни к чему хорошему не приводит. Вот и сейчас… вместо того, чтобы просто забить, я зачем-то пробираюсь сквозь прибрежные кусты и за очередной бурной растительностью моему затуманенному взору открывается совершенно неожиданная картина.
На здоровенном валуне сидит мой коллега и товарищ Александр Ливер, в расстегнутой рубашке и со спущенными брюками. Между его ног ритмично двигается коротко стриженая девичья голова, обладательница которой явно наслаждается происходящим едва ли не больше, чем сам Ливер. В пьяном ступоре я созерцаю запрокинутую голову и вздымающуюся грудь своего друга, его тонкие пальцы, утопающие в светлых волосах девушки, ее загорелые плечи и очаровательную родинку на правой икре. Если бы знать, чем обернется для меня этот незначительный эпизод – я бежал бы с этого озера без оглядки. Но… алкоголь – коварная штука, он меняет нас, превращает, хоть и на время, в совершенно других людей. Вот и я, против своей обычной тактичности, почему-то стою и пялюсь на эту картину, пялюсь без каких-либо эмоций, в каком-то оцепенении, не особо соображая в принципе… пока не начинаю понимать, что мое тело реагирует вполне определенным образом. Пока до меня доходит сей интригующий факт, девица ускоряет темп, а неровное дыхание моего товарища все больше сбивается на откровенные, хоть и сдержанные стоны. И как только я обретаю хоть что-то, отдаленно напоминающее человеческий разум, как только мои щеки заливает краска от запоздалого понимания того, что я делаю – в этот момент Ливер слегка поворачивает голову и смотрит прямо мне в глаза… как будто знает, что я стою именно там.
Трезвею я мгновенно. Впрочем, это не помогает, черт возьми, совсем не помогает. Тело словно деревенеет, ноги буквально прирастают к плодородной французской земле, какая-то часть моего сознания истерично кричит, чтобы я убирался, а еще лучше – провалился поглубже в преисподнюю, но проходят чудовищно длинные секунды, я продолжаю изображать из себя статую, и Ливер насмешливо смотрит на меня, развалившись в этой невообразимо возбуждающей позе и перебирая пальцами короткие волосы девицы, стоящей перед ним на коленях и держащей во рту его…
Я кролик, кролик, я маленький дрожащий кролик, а он – удав, гипнотизирующий меня своими бездонными глазами и похотливо усмехающийся, и закусывающий нижнюю губу от наслаждения…
Вот так все и изменилось.
Я бежал… точнее, мне казалось, что я бежал. На самом деле я вывалился из кустарника с красной рожей и дрожащими коленками, судорожно пытаясь понять - какого хрена сейчас произошло? Мне пришлось, трясясь от стыда и чего-то неясного, передернуть за ближайшей сосной, не мог же я появиться перед парнями с этим красноречивым стояком. Когда Ливер, спокойный и элегантный, как всегда, вернулся с этой девицей, меня ждало еще одно потрясение. Девица оказалась парнем. Стройным юношей, не смазливым, но достаточно изящным, чтобы сойти за мадемуазель…
Стоит ли говорить, что, не прошло и недели, как я с ужасом обнаружил, что со мной творится что-то не то. Мысли снова и снова возвращались к этому дню. Я отчаянно пытался понять, куда едет моя драгоценная крыша, убеждал себя, что ничего, в общем-то не случилось, ну застал я товарища с… гм… какое мне-то до этого дело? Но все эти разумные доводы почему-то не работали. Я боялся с ним говорить, я боялся находиться с ним рядом. Я начал краснеть как девчонка и ловить взгляд его невероятных черных глаз. Конечно, они совсем не черные, просто очень темные, но мне нравится представлять, что они черные… Черт, я не только краснею как девчонка, я еще и думаю, как девчонка! Мне дико, страшно и тошно, но я не могу, не имею права врать себе. Меня тянет к нему, тянет непреодолимо, со страшной силой, тянет так, как не тянуло ни к одной женщине.
Я должен что-то с этим сделать. Так больше не может продолжаться. Я сойду с ума.
…Удивительно, но в таком состоянии я просуществовал почти полгода. Уходил в запой, не пил вообще, всерьез думал о том, чтобы лечь в дурку, переживал приступы чернейшей депрессии и блаженные периоды вегетативного состояния, часами копался в своей голове во время бессонных ночей, и дрочил до потери пульса, малодушно не желая признавать, что все чаще представляю себя на месте того парня…
Я выплываю из мрачных глубин болота, в которое превратилось мое рассыпающееся сознание. Что происходит? Где мы на этот раз? А, ну да. Очередной визит в Москву, дружественная квартира, концерт отыгран… понятия не имею, как, и похоже, что почти все уже расползлись по своим апартаментам, кто с девицей, кто с недопитой бутылкой. Ливера, как часто бывает, не видно почти всю ночь. Я закуриваю, беру, не глядя, какую-то емкость с бухлом и принимаюсь методично вливать в себя стопку за стопкой, лишь бы хоть немного утихомирить хаос внутри. Ночь переваливает за половину, когда я, сидя в одиночку в комнате и в тысячный раз копаясь в своей бестолковой голове, вдруг отчетливо понимаю, что дошел до предела. Все, край. Дальше некуда. Я должен это прекратить – и, более того, должен сделать это немедленно.
Наливаю себе стакан водки, выпиваю залпом, швыряю пустую тару в окно - на счастье - и выхожу в коридор. Два метра до соседней двери. Стучусь, не позволяя себе думать о том, что я собираюсь сейчас сделать. Вхожу. Он один в комнате, стоит перед книжным шкафом, то ли выбирая, то ли просто задумавшись. Улыбается мне, кивает, приглашая проходить.
- Ты не на празднике жизни – полувопрос-полуутверждение. – Все в порядке?
Его бархатный голос обволакивает меня, лишая разума и превращая тело в желе. Нечеловеческим усилием воли я собираю себя в кулак, проглатываю тошнотворно горький ком в горле и отвечаю:
- Да... нет... Слушай, Дима, я... как бы это... короче, надо поговорить.
Очевидно, что справиться с голосом мне удается хуже, чем хотелось бы, ибо он испытующе смотрит на меня, и на мгновение, на одно невыносимо страшное мгновение меня пронзает уверенность, что он знает, он давно все понял, и лучше бы мне не слышать того, что он скажет, лучше мне не открывать свой рот и уйти прямо сейчас, потому что я совершил непростительную, чудовищную ошибку, переступив порог этой комнаты. Полагаю, что я действительно мог бы сбежать, и один бог знает, чем бы в таком случае закончилось все это безумие… но он, как известно, любит дураков и пьяниц, а я, в свою очередь, прекрасный образец сочетания этих достоинств.
- Что с тобой? - Ливер подходит, успокаивающе касается моего плеча, и вот тогда внутри меня что-то обрывается, обрывается и падает, и я понимаю, что мне плевать на все.
- Послушай. Не перебивай. Я понимаю, как это прозвучит, и я отдаю себе отчет в том, что собираюсь сказать... Это непросто, черт... никогда бы не подумал, что буду тебе это говорить, но… - но я говорю. О том майском дне, плавно переходящем в вечер, о солнечном и пьяном afetrparty, о том, как смотрел на него и того молодого француза, о том, что страх и отвращение к самому себе сводят меня с ума, и о том, что не могу, черт бы меня побрал, не могу больше жить с этим адом в голове.
Все это я очень спокойным голосом сообщаю пуговице на его рубашке, не замечая, что почти до крови впился ногтями в ладони. На мгновение мне становится легче, но облегчение тут же сменяется мучительной неловкостью. Боже, что я натворил. Да я и впрямь сошел с ума, если решил, что это хорошая идея. Ливер молчит, а меня начинают захлестывать липкие волны паники. "Что я делаю? Зачем я это говорю? Господи, да он же мой друг, о чем вообще я думал, идя сюда? И чего ты, Юра, добился этим, вот чего?! Кто тебя за язык-то тянул?" Сожаление, ужас, отчаяние, стыд разрывают меня изнутри, а он все молчит, чудовищно длинные секунды снова идут, и я уже собираюсь развернуться и бежать, как вдруг его пальцы касаются моего подбородка, мягко заставляя поднять тяжело пульсирующую голову.
Он смотрит на меня очень внимательно, и в его глазах нет ни следа презрения или насмешки. Он даже не улыбается - и это почему-то поражает меня больше всего. Он изучает мое лицо, словно решая, можно ли мне верить, не увлекся ли я в очередной раз своим актерством, не разыгрываю ли его столь странным способом. Глаза - зеркало души, и я раскрываю свою перед его испытующим взглядом. Пути назад все равно нет. Будь что будет. А потом...
Потом он произносит слова, которые заставляют мои щеки гореть еще жарче:
- Ты хочешь меня?
- Да - выпаливаю я прежде, чем успеваю подумать хоть о чем-то. Ливер улыбается, поглаживая мой подбородок двумя пальцами.
- А ты когда-нибудь спал с мужчиной?
Я холодею. Об этом в своих душевных терзаниях я как-то не подумал. Мое "нет" выходит до крайности жалким, как у котенка, обоссавшего хозяйский диван и пытающегося мяуканьем остановить неизбежное наказание.
- Ну что ж, - слегка усмехается мой друг. - Не вижу причин не попробовать - и его пальцы скользят по моей щеке, щекочут ямочку под ухом, и я понимаю, что это больше не проверка. Это приглашение. Горячая волна сладкого ужаса бьет прямо в солнечное сплетение, и я буквально хватаюсь за него, чтобы не упасть, неловко обхватываю ладонями мужскую талию – и тут же переживаю очередной приступ паники, ибо абсолютно не знаю, что делать. Он обнимает меня за плечи и притягивает чуть ближе. Нас разделяют какие-то сантиметры, мучительно огромные, раскаленные, тяжелые сантиметры. Пальцы моего друга выпутываются из моих волос, касаются пуговицы на рубашке - его рубашке - и этот простой жест сметает последние остатки моего жалкого самообладания.
- Дай... дай я. Я сам - сбивчиво бормочу я, и, в сотый раз отчаянно краснея, атакую застежки. Мои руки дрожат как у последнего алкаша поутру, макушкой я буквально чувствую легкую усмешку Ливера, и мельком думаю о том, почему я выпил один стакан водки, а не три или пять - тогда у меня были бы все шансы не уйти дальше своей комнаты...
Неожиданно я обнаруживаю себя полураздетым. Не успеваю я даже обратить на это внимание, как властные пальцы теперь уже бесцеремонно вздергивают мой подбородок, и я едва успеваю сделать вдох перед тем, как в мои губы впивается самый потрясающий мужчина на свете. “Я сплю” – проносится в моей голове шальная мысль, и на этом мозг отключается….
…Боль отрезвляет внезапно, врываясь в меня вместе с его пальцами. Черт, я не думал, что… ох! Я инстинктивно дергаюсь - но особо некуда. С одной стороны - спинка дивана, на которую закинута моя правая нога, с другой - мой друг, который… О боже. Краска запоздалого смущения заливает щеки, когда я понимаю, что моя самая сокровенная неприкосновенность нарушена. Я смутно догадываюсь о том, что это техническая необходимость, и стараюсь расслабиться. Я думаю о том, что наконец получил то, чего хотел так долго, и в чем отчаянно боялся признаться самому себе, и о том, как прекрасны его руки, крепко держащие меня, и усмехаюсь при мысли о том, что все это, черт возьми, напоминает какой-то дешевый бульварный роман. И когда я почти привыкаю к неприятным ощущением – они вдруг исчезают. Я опускаю глаза, и с замирающим сердцем смотрю, как Ливер устраивается между моих раскинутых ног, как кладет мне под бедра диванную подушку, нависает надо мной и скользит горящим взглядом по открывающейся перед ним картине. Он замирает на мгновение, и я совершенно уверен в том, что он что-то хочет сказать - но он только негромко выдыхает и начинает плавно входить в меня. Жгучая боль снова заставляет меня дернуться, я мгновенно пугаюсь, как бы он не решил, что я передумал, и вцепляюсь в его покрытые испариной плечи. Но Ливер и не думает останавливаться. Медленно, неторопливо, давая мне время привыкнуть, он входит в меня до конца, и только я думаю, что это стоило любой бездны отчаяния - он начинает двигаться, задевая внутри… о да, я слышал об этом, но не думал, что это может быть так… так… Великий боже, это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я закрываю глаза и отдаюсь этому ритму, который обещает скоро лишить меня разума, теперь уже окончательно…
Видимо, на какое-то время я и правда его лишаюсь, ибо помню только, как задыхался в руках Ливера и выстанывал его имя, умоляя сделать со мной все, что ему будет угодно, и как его глаза потемнели настолько, что действительно стали черными, и он выгнулся с хриплым стоном, закусив нижнюю губу и кончая в меня, а через несколько секунд мир перевернулся подо мной, и последнее, о чем я подумал – что готов убить, лишь бы это повторилось еще раз.
В бульварном романе мы бы непременно «жили долго и счастливо», но надо быть дураком, чтобы верить, будто в жизни между двумя мужчинами такое возможно. Через несколько лет мой друг женился, переехал в другую страну, и мы виделись гораздо реже с тех пор. Если парни и догадывались о том, что происходило между нами в эти несколько лет, то у них хватало такта никак не касаться этой темы. А единственным последствием стало то, что на концертах я не мог творить сценический семипроцентный глум с ним. Причин было две - мое так и не научившееся самоконтролю тело, и его категорический отказ… Что же, это ничтожная плата за пять бесценных лет моей безумной, изменчивой жизни.
Все течет, все меняется. Часть II
Автор: satura schwein
Фандом: НОМ
Пейринг: Александр Ливер/Иван Турист
Рейтинг: R
Дополнительно: POV Ливера. Подозреваю беспощадный ООС.
Комментарий: Автор в ужасе от того, что написал это. Даже не знаю, кто это будет читать.
NB: Размещение и репост только с разрешения автора.
читать дальше
Чего только не бывает на гастролях…
В алкогольных парах и лучах солнца веселье набирает обороты. Очередное aferparty, как называют его за границей, а по-нашему – просто попойка. Место нашего пребывания – загородный коттедж гостеприимных французов, родственников принимающей стороны. Чрезвычайно милое место, на берегу небольшого озера; пасторальные пейзажи, свежий ароматный воздух – такой отдых мне по вкусу. Компания разношерстная, шумная и веселая. Вино и крепкий алкоголь льются рекой, как, впрочем, и всегда, я сижу немного поодаль с бокалом Бордо и приглядываю за своими товарищами, которые хохочут и распевают песни все громче по мере потребления горячительных напитков. Неуемные, иногда неуправляемые, но – свои, родные, как вторая семья. Маленький принц мирно посапывает на полосатом пледе, вот и хорошо, целее будет. Не напасешься нервных клеток, когда его тянет на приключения, пусть уж лучше спит.
Потягивая вино, я замечаю, что в мою сторону направляется Анри – юный француз, то ли брат хозяйки, то ли кузен, а может, просто приятель. Юноша миловидный, мимоходом отмечаю его стройную фигуру, короткие светлые волосы и обаятельную улыбку. Он подходит, садится рядом, завязывает отвлеченный светский разговор, и мы беседуем некоторое время о Бертольде Брехте и «Божественной комедии». Я нахожу его общество более чем приятным, и не вижу причин отказываться, когда он приглашает меня прогуляться по берегу озера. Прихватив с собой вино, мы идем в сторону пляжа, потом сворачиваем налево, и через некоторое время выходим на небольшую прогалину с огромным валуном. Расположившись на замшелом камне, мы некоторое время сидим молча, потягивая Бордо и созерцая зеркально-синюю поверхность, и я ловлю себя на мысли, что с этим приятным юношей комфортно даже молчать – что бывает крайне редко. Наконец Анри поднимается, отряхивает шорты и встает передо мной. Я заинтригован.
- Ты очень красивый – по-русски он говорит вполне сносно. – Можно тебя поцеловать?
Вот оно что. Не скажу, чтобы это было для меня такой уж неожиданностью, однако максимальная осторожность – один из главных законов для мужчин, интересующихся обществом не только дам, но и джентльменов. Я смотрю на француза сквозь бокал с вином, уступая ему право следующего хода.
- Не беспокойся – улыбается юноша – здесь нас никто не увидит… и не услышит.
А он не любитель ходить вокруг да около, что ж, мне это нравится. Я улыбаюсь в ответ и слегка киваю, приглашая его сократить расстояние между нами. Анри с той же шаловливой улыбкой опускается на колени между моих ног и нежно касается пальцами моего затылка, слегка надавливает – и я уступаю. Склоняю голову и окунаюсь в восхитительный мягкий поцелуй, осторожный, немного застенчивый, но вместе с тем довольно уверенный. От юного француза пахнет вином, солнцем и чем-то слегка терпким, и я думаю, что мне определенно нравится все происходящее. Когда наши губы наконец расходятся, он на секунду прикрывает глаза, а потом осторожно касается пряжки ремня в моих брюках.
- Могу я?.. – его серые глаза искрятся улыбкой, летней улыбкой и не наигранным удовольствием, полные губы слегка припухли после поцелуя, и мне не приходит на ум ни единой причины, по которой я мог бы отказать этому очаровательному джентльмену. Кивком головы я даю свое согласие на дальнейшее развитие событий, и Анри мгновенно расстегивает пуговицы на моей рубашке, чертит губами влажную дорожку на моем животе, и столь же быстро избавляет меня от брюк и нижнего белья. Моего самого чувствительного органа касается бархатный язык юноши, я закрываю глаза и целиком отдаюсь ощущениям.
Белокурая бестия определенно знает свое дело, и отдается ему с видимым удовольствием, демонстрируя мне все свое немалое искусство. Волны наслаждения накатывают на меня, и я уже предвкушаю скорую развязку, как вдруг совершенно отчетливо понимаю, что мы не одни.
Не открывая глаз, я, тем не менее, ощущаю некоторое беспокойство, не очень кстати было бы обнаружить себя перед товарищами, и уж совсем некстати было бы обнаружить себя перед хозяевами. Беспокойство смешивается с желанием довести дело до конца, тем более что Анри все наращивает темп, а я ловлю себя на мысли, что непроизвольно представляю себе совсем другого человека на месте обаятельного блондина. После секундного колебания, я отдаюсь своей фантазии полностью, запрокидываю голову и направляю рукой движения коротко стриженой головы… но внезапно мне приходит в голову крайне неприятная вещь. Что, если наш невидимый пока наблюдатель – это хозяйка дома? Кем там ей приходится Анри… да кем бы ни приходился, скандал будет еще тот.
С сожалением понимая, что, если, не дай бог, мои опасения оправдаются, первой моей проблемой станет собственноручное и, разумеется, вполовину не такое приятное доведение дела до конца, я поворачиваю голову туда, где, как я знаю, стоит кто-то, и открываю глаза.
Следует признать, что этого человека я ожидал увидеть менее всего. Следует также признать, что это его я представлял на месте юного француза. И, наконец, следует признать, что его широко распахнутые глаза, ошеломленное выражение лица, да и сам факт того, что он смотрит на нас в этот момент, возбуждают меня невероятно. Все это проносится в моей голове за доли секунды, и, не в силах сдержаться, я посылаю ему самую похотливую усмешку, на какую только способен. О, как я пожалею об этом, пожалею не раз и не два, но сейчас бесенок внутри меня подстегивает к провокации, и я продолжаю сверлить Туриста глазами, гипнотизируя, не отпуская его взгляд, чувствуя себя удавом, пока не понимаю, что грань близка, и шелковый рот Анри вот-вот перекинет меня за эту грань. Тогда я закрываю глаза, снова представляю маленького принца на месте белокурого француза, и кончаю, с трудом сдерживая стон наслаждения.
Вот так все и изменилось.
Не прошло и недели, как я с удивлением обнаружил, что мысли мои снова и снова возвращаются к тому дню. Я ложился спать – и во сне все повторялось, только вместо юного француза на коленях передо мной стоял мой белокурый мальчик, и я просыпался в испарине, с красноречивой эрекцией и полным сумбуром в голове. Через месяц я понял, что, независимо от моего отношения к данному факту, жизнь отяготилась определенными эмоциями и желаниями, связанными с определенным человеком. Будь я проклят, только этого не хватало!
Но самое интересное, как оказалось, ждало впереди. Турист начал вести себя довольно странно. Разумеется, он (как и все мы) и так большой оригинал, но то, что я начал замечать, несколько выходило за рамки даже его эксцентричности. Не понадобилось много времени, чтобы я окончательно уверился в том, что с вероятностью в 98% его одолевают ровно те же эмоции, что портили жизнь мне! Вот это уже не лезло ни в какие ворота. Конечно, оставались еще 2%, и ими не следовало пренебрегать… но я был почти уверен, что не ошибся.
В любом случае, предпринимать любые шаги и действия было слишком опасно, все же мы жили не в свободомыслящей Франции, поэтому ни о каких, прости господи, отношениях не могло быть и речи. Неважно, насколько сильно я или он этого хотели.
И я запретил себе все эти эмоции, я научился прятать их очень, очень глубоко, и доставал лишь изредка, когда не было сил сдерживаться, но и тогда, прежде чем дать волю своим чувствам, я трижды убеждался в том, что всякая возможность наблюдения за мной или вторжения на мою территорию исключена. И да, я видел, каждый день видел, как страдает мой маленький принц, как он уходит в запои, как сидит неделями дома, как иногда смотрит на меня больными глазами, но никогда, не единого раза он не позволил себе даже заикнуться о том, что его мучило. И я все чаще задавался вопросом – надолго ли его хватит?..
Я выплываю из очередного тяжелого сна, в котором меня опять преследуют его распахнутые голубые глаза и хрупкие плечи. Снова механическая разрядка, снятие напряжения, ставшее необходимой рутиной. Неплохая попытка забыться сном - но не в этот раз. Душ, бокал коньяка, сигарета.
Ночь уже перевалила за середину, и я вынужден признать, что меня ждет очередной одинокий рассвет. Хорошая книга – отличный способ скоротать оставшиеся часы, и я направляюсь к книжному шкафу, предвкушая момент, когда, скользя по корешкам, именам и названиям, мои пальцы безошибочно определят и осторожно потянут с полки сегодняшний аусвайс в прекрасный и бесконечно богатый мир изящной словесности.
От неторопливого созерцания меня отрывает стук в дверь. Интересно, кого из моих товарищей несет ко мне среди ночи, а главное, зачем. Ответ на первый вопрос не заставляет себя долго ждать – вслед за стуком появляется человек, которого я менее всего ожидаю увидеть. Любопытство мое растет в геометрической прогрессии, пока он как-то смущенно мнется на пороге, словно сам толком не понимает, зачем пришел. Все же, я рад его видеть. Улыбаюсь, киваю, приглашая проходить.
- Ты не на празднике жизни – стараюсь, чтобы это прозвучало и как вопрос, и как утверждение. – Все в порядке?
Турист как-то странно меняется в лице, нервно сглатывает, и после небольшой паузы выдавливает:
- Да... нет... Слушай, Дима, я... как бы это... короче, надо поговорить.
Он еще не успевает закончить, а я уже знаю, знаю, зачем он пришел. Очевидно, что мне не удается с должным проворством упрятать это знаю поглубже, ибо под моим взглядом он как-то сжимается, в его чудных голубых глазах отчетливо читается паника и, будь я проклят, если он не собирается сбежать. Ну уж нет, мой маленький принц, коль скоро тебе достало духу прийти – я не позволю пропасть даром твоей отчаянной храбрости.
- Что с тобой? – Неторопливо, чтобы не спугнуть, подхожу и предельно осторожно касаюсь его худого плеча. Он вздрагивает, однако не двигается с места.
- Послушай. Не перебивай. Я понимаю, как это прозвучит, и я отдаю себе отчет в том, что собираюсь сказать... Это непросто, черт... никогда бы не подумал, что буду тебе это говорить, но… - но он говорит. О том майском дне, плавно переходящем в вечер, о традиционно шумном afetrparty, о том, как случайно застал меня и Анри, о том, что страх и отвращение к самому себе сводят его с ума, и о том, что он не может, черт побери, не может больше жить с этим адом в голове.
Бедный мальчик, что бы им ни двигало – оно явно на исходе, и хватает его только на то, чтобы отстраненным голосом сообщить все это пуговице на моей рубашке. Пока он говорит, мне приходится потрудиться, чтобы сохранить хотя бы относительную невозмутимость. Я заставляю себя выслушать его до конца, и еще раз, очень спокойно, напоминаю себе, что это опасно, что на мне лежит несоизмеримо бОльшая ответственность, что, в конце концов, мы не в дешевом бульварном романе, это вполне может быть его очередным переходящим всякие границы розыгрышем. Но мне необходимо, жизненно необходимо понять, лицедействует он, проверяя меня на прочность или…
Я принимаю решение, напоследок говоря себе, что если я снова ошибусь, если попадусь на эту удочку еще раз – мне отлично известно, чем это может обернуться.
Я касаюсь его подбородка аккуратно, двумя пальцами, мягко заставляя поднять голову и посмотреть мне в глаза. Зеркало души не подводит, я словно смотрю в открытую книгу, и вижу в ней все то, о чем запретил себе думать уже давно. Мой маленький принц не отводит глаз, и внутри у меня все переворачивается от этой боли, от мучительного смятения, от стыда, страха и столь откровенного желания, что все мои тщательно выстроенные барьеры рушатся один за другим, и я, только лишь по привычке, пытаюсь остановить неизбежное, пытаюсь удержать себя и его, и задаю совершенно ненужный, по сути, вопрос:
- Ты хочешь меня?
- Да - мгновенно выпаливает Турист, заливаясь краской до кончиков своих очаровательных ушей.
- А ты когда-нибудь спал с мужчиной?
Краска мгновенно пропадает, он бледнеет и шепчет «нет»… как будто это может что-то изменить. Уже нет. Не теперь.
- Ну что ж, - я позволяю себе легкую усмешку. - Не вижу причин не попробовать – и провожу пальцами по его щеке, забираюсь в ямку под ухом, перебираю его светлые волосы, от чего он почти падает на меня, обхватывает руками – и застывает в нерешительности. Горячая волна невыносимой нежности ударяет прямо в солнечное сплетение, из последних сил я сдерживаю желание швырнуть его на диван и лишить девственности, осторожно притягивая его за плечи ближе… еще немного… пока между нами не остаются какие-то сантиметры, мучительно огромные, раскаленные, тяжелые сантиметры. И это расстояние ужасно, оно чудовищно, в десятки раз хуже той дистанции, которую я всегда старался соблюдать. Чудом балансируя на краю этой сладкой пропасти, я тянусь к пуговицам рубашки, и тут Турист словно срывается.
- Дай... дай я. Я сам – бормочет он и атакует застежки, в сотый раз умудряясь отчаянно покраснеть. Я улыбаюсь и обнимаю его, повторяя про себя, как мантру, что не должен торопить его, должен быть аккуратным и внимательным, что я несу ответственность за нас обоих… рубашка падает с плеч, мой белокурый мальчик нерешительно смотрит на меня – это последний раз, когда я вижу в его глазах неуверенность – а потом он слегка наклоняется и пробует на вкус мою ключицу. И я сдаюсь, великий милосердный боже, я капитулирую перед своим хрупким другом, стаскиваю с него какой-то предмет туалета, мешающий мне прижаться наконец раскаленной кожей к его прохладному телу, бесцеремонно вздергиваю его за подбородок и впиваюсь в самые прекрасные губы на свете.
Он стонет и прижимается ко мне, обвивая руками мою талию и запрокинув голову, подставляясь под мои жадные поцелуи, он плавится и тает в моих руках, раскрывается как цветок, заставляя меня терять последние крохи рассудка и здравого смысла.
Титанических усилий стоит мне оторваться от его волшебных губ – но сдерживаться дольше я не в состоянии. Я сдергиваю с него джины и белье, избавляюсь от собственных брюк и трусов и обхватываю рукой наши соприкасающиеся органы. Мой принц всхлипывает и подается бедрами вперед, что я рассматриваю как одобрение своих действий, и начинаю плавно двигать кистью, наслаждаясь его тихими стонами и тонкими пальцами, которыми он цепляется за мои плечи, чтобы не упасть. Мысль о падении и вытекающих из него последствиях заставляет меня прервать это увлекательное занятие и переместиться на диван. И я старюсь, изо всех сил стараюсь держаться на плаву, не сойти с ума окончательно… но это так трудно, почти невозможно, когда мой белокурый мальчик сидит на мне верхом, когда наши руки сплетаются и двигаются в едином ритме, когда он так соблазнительно откидывается и стонет, кусая губы и произнося мое имя. Несколько резких движений – и он кончает, едва сдерживая крик, зажимая рот ладонью, и эта восхитительная картина выбрасывает меня самого за грань, так что наступает мой черед из последних сил заталкивать стон, рвущийся из груди, обратно в легкие.
Турист буквально падает на меня, утыкаясь вспотевшим лбом между плечом и шеей, обнимая меня своими хрупкими руками, и некоторое время мы просто сидим, восстанавливая дыхание. Затем он слегка приподнимается и целует меня, запуская пальцы в мои волосы, лаская затылок, не оставляя мне ни единого шанса думать о чем-то, кроме этих волшебных губ и бархатного языка, который чертит влажную дорожку вдоль шеи и теребит мочку моего уха.
- Еще – шепчет он мне в висок. – Хочу… всего.
О, если бы я мог придумать хоть один достойный аргумент против! Если бы я хотел придумывать хоть какие-то аргументы… Но нет больше ни причин, ни барьеров, ни здравого рассудка. Так что я улыбаюсь и выполняю просьбу моего маленького принца.
Сказать по правде, я готов выполнять все его просьбы, я готов убить, лишь бы это повторилось еще раз.
В бульварном романе мы бы непременно «жили долго и счастливо», но надо быть дураком, чтобы верить, будто в жизни между двумя мужчинами такое возможно. Через несколько лет я женился, переехал в другую страну, и мы виделись гораздо реже с тех пор. Если парни и догадывались о том, что происходило между нами в эти несколько лет, то у них хватало такта никак не касаться этой темы. И единственное, в чем я отказал ему – в сценическом семипроцентном глуме. И не потому, что он так и не научился контролировать себя, когда необходимо (это было скорее тактической хитростью), а потому, что я не мог допустить для нас обоих такого риска. Слишком велика была вероятность того, что в очередной раз либо он, либо я, либо мы оба не сможем вовремя остановиться. Что ж… это ничтожная плата за пять бесценных лет обладания белокурым сокровищем.
опус начал рождаться летом, по дороге из москвы в питер, я валялась на заднем сиденье машины, изрядно упрт и прихлебывала ром из горла. тогда мой больной мозг внезапно начал извергать из себя сие. по приезде сие было брошено и забыто на полгода. на днях неожиданно выплыло и как-то само собой дописалось. я собиралась выложить этот ужас вчера, но как-то незатейливо опять сделалась упрт и очнулась в десять утра, увлеченно строча вторую часть.
добавлю еще, что писать слэш про людей, которых знаю лично, было несколько... гм... странно. так или иначе - опус в двух частях готов. прошу упороться.
Все течет, все меняется. Часть I
Автор: satura schwein
Фандом: НОМ
Пейринг: Александр Ливер/Иван Турист
Рейтинг: R
Дополнительно: POV Туриста. Подозреваю беспощадный ООС.
Комментарий: Автор в ужасе от того, что написал это. Даже не знаю, кто это будет читать.
NB: Размещение и репост только с разрешения автора.
читать дальше
Чего только не бывает на гастролях. Всего и не упомнишь. Города, дороги, бесконечные трассы, поклонники, поклонницы, алкоголь, много алкоголя, очень много алкоголя, и мы, и они, и я, и он. Никогда не думал о нем как о мужчине. Ну, то есть думал, конечно, - но как-то мимоходом, не больше, чем об остальных, и уж явно не придавал этим мыслям значения. А с чего бы? Мы уже несколько лет вместе... то есть рядом... в общем, несколько лет. И, разумеется, мы не просто друзья и коллеги - мы семья. Большая сумасшедшая семья. Настолько сумасшедшая, что порой случаются вещи, выходящие за пределы даже наших отвалов головы.
Отчетливо помню тот день. Франция, май месяц, то ли вторая, то ли третья наша забугорная гастроль. Совершенно невероятная, нереальная жизнь, так сильно отличающаяся от привычной нам, что это сносило башку получше всяких там допингов. Хотя… как я уже сказал, спиртное в невероятных количествах всегда сопровождало эти путешествия, вот и в тот раз все шло как обычно…
В алкогольных парах и лучах солнца я с трудом обретаю себя. Очередное aferparty, как называют его за границей, а по-нашему – просто попойка. Место нашего пребывания – загородный коттедж гостеприимных французов, друзей наших друзей наших… черт, да какая разница. Количество выпитого мешает не то что наслаждаться красотами природы, а даже и просто связно мыслить, но, как и всегда, меня это совершенно не тревожит. Кое-как поднявшись, я бреду к озеру, на берегу которого стоит коттедж, с каждым шагом удаляясь от песен и хохота моих столь же поддатых друзей. Дойдя до кромки воды, я закуриваю и плюхаюсь на мокрую землю прямо в шортах. Так я сижу какое-то время, уставившись в зеркально-синюю поверхность, пока мое алкосозерцание не нарушает какой-то шум. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я с некоторым трудом встаю на ноги и плетусь в направлении звуков. Не то, чтобы я собирался шпионить, или там еще что… нет, просто, когда ты до такой степени пьян, ты частенько не успеваешь подумать о том, что делаешь или говоришь. Иногда, очень редко, это к лучшему, но, по большей части, ни к чему хорошему не приводит. Вот и сейчас… вместо того, чтобы просто забить, я зачем-то пробираюсь сквозь прибрежные кусты и за очередной бурной растительностью моему затуманенному взору открывается совершенно неожиданная картина.
На здоровенном валуне сидит мой коллега и товарищ Александр Ливер, в расстегнутой рубашке и со спущенными брюками. Между его ног ритмично двигается коротко стриженая девичья голова, обладательница которой явно наслаждается происходящим едва ли не больше, чем сам Ливер. В пьяном ступоре я созерцаю запрокинутую голову и вздымающуюся грудь своего друга, его тонкие пальцы, утопающие в светлых волосах девушки, ее загорелые плечи и очаровательную родинку на правой икре. Если бы знать, чем обернется для меня этот незначительный эпизод – я бежал бы с этого озера без оглядки. Но… алкоголь – коварная штука, он меняет нас, превращает, хоть и на время, в совершенно других людей. Вот и я, против своей обычной тактичности, почему-то стою и пялюсь на эту картину, пялюсь без каких-либо эмоций, в каком-то оцепенении, не особо соображая в принципе… пока не начинаю понимать, что мое тело реагирует вполне определенным образом. Пока до меня доходит сей интригующий факт, девица ускоряет темп, а неровное дыхание моего товарища все больше сбивается на откровенные, хоть и сдержанные стоны. И как только я обретаю хоть что-то, отдаленно напоминающее человеческий разум, как только мои щеки заливает краска от запоздалого понимания того, что я делаю – в этот момент Ливер слегка поворачивает голову и смотрит прямо мне в глаза… как будто знает, что я стою именно там.
Трезвею я мгновенно. Впрочем, это не помогает, черт возьми, совсем не помогает. Тело словно деревенеет, ноги буквально прирастают к плодородной французской земле, какая-то часть моего сознания истерично кричит, чтобы я убирался, а еще лучше – провалился поглубже в преисподнюю, но проходят чудовищно длинные секунды, я продолжаю изображать из себя статую, и Ливер насмешливо смотрит на меня, развалившись в этой невообразимо возбуждающей позе и перебирая пальцами короткие волосы девицы, стоящей перед ним на коленях и держащей во рту его…
Я кролик, кролик, я маленький дрожащий кролик, а он – удав, гипнотизирующий меня своими бездонными глазами и похотливо усмехающийся, и закусывающий нижнюю губу от наслаждения…
Вот так все и изменилось.
Я бежал… точнее, мне казалось, что я бежал. На самом деле я вывалился из кустарника с красной рожей и дрожащими коленками, судорожно пытаясь понять - какого хрена сейчас произошло? Мне пришлось, трясясь от стыда и чего-то неясного, передернуть за ближайшей сосной, не мог же я появиться перед парнями с этим красноречивым стояком. Когда Ливер, спокойный и элегантный, как всегда, вернулся с этой девицей, меня ждало еще одно потрясение. Девица оказалась парнем. Стройным юношей, не смазливым, но достаточно изящным, чтобы сойти за мадемуазель…
Стоит ли говорить, что, не прошло и недели, как я с ужасом обнаружил, что со мной творится что-то не то. Мысли снова и снова возвращались к этому дню. Я отчаянно пытался понять, куда едет моя драгоценная крыша, убеждал себя, что ничего, в общем-то не случилось, ну застал я товарища с… гм… какое мне-то до этого дело? Но все эти разумные доводы почему-то не работали. Я боялся с ним говорить, я боялся находиться с ним рядом. Я начал краснеть как девчонка и ловить взгляд его невероятных черных глаз. Конечно, они совсем не черные, просто очень темные, но мне нравится представлять, что они черные… Черт, я не только краснею как девчонка, я еще и думаю, как девчонка! Мне дико, страшно и тошно, но я не могу, не имею права врать себе. Меня тянет к нему, тянет непреодолимо, со страшной силой, тянет так, как не тянуло ни к одной женщине.
Я должен что-то с этим сделать. Так больше не может продолжаться. Я сойду с ума.
…Удивительно, но в таком состоянии я просуществовал почти полгода. Уходил в запой, не пил вообще, всерьез думал о том, чтобы лечь в дурку, переживал приступы чернейшей депрессии и блаженные периоды вегетативного состояния, часами копался в своей голове во время бессонных ночей, и дрочил до потери пульса, малодушно не желая признавать, что все чаще представляю себя на месте того парня…
Я выплываю из мрачных глубин болота, в которое превратилось мое рассыпающееся сознание. Что происходит? Где мы на этот раз? А, ну да. Очередной визит в Москву, дружественная квартира, концерт отыгран… понятия не имею, как, и похоже, что почти все уже расползлись по своим апартаментам, кто с девицей, кто с недопитой бутылкой. Ливера, как часто бывает, не видно почти всю ночь. Я закуриваю, беру, не глядя, какую-то емкость с бухлом и принимаюсь методично вливать в себя стопку за стопкой, лишь бы хоть немного утихомирить хаос внутри. Ночь переваливает за половину, когда я, сидя в одиночку в комнате и в тысячный раз копаясь в своей бестолковой голове, вдруг отчетливо понимаю, что дошел до предела. Все, край. Дальше некуда. Я должен это прекратить – и, более того, должен сделать это немедленно.
Наливаю себе стакан водки, выпиваю залпом, швыряю пустую тару в окно - на счастье - и выхожу в коридор. Два метра до соседней двери. Стучусь, не позволяя себе думать о том, что я собираюсь сейчас сделать. Вхожу. Он один в комнате, стоит перед книжным шкафом, то ли выбирая, то ли просто задумавшись. Улыбается мне, кивает, приглашая проходить.
- Ты не на празднике жизни – полувопрос-полуутверждение. – Все в порядке?
Его бархатный голос обволакивает меня, лишая разума и превращая тело в желе. Нечеловеческим усилием воли я собираю себя в кулак, проглатываю тошнотворно горький ком в горле и отвечаю:
- Да... нет... Слушай, Дима, я... как бы это... короче, надо поговорить.
Очевидно, что справиться с голосом мне удается хуже, чем хотелось бы, ибо он испытующе смотрит на меня, и на мгновение, на одно невыносимо страшное мгновение меня пронзает уверенность, что он знает, он давно все понял, и лучше бы мне не слышать того, что он скажет, лучше мне не открывать свой рот и уйти прямо сейчас, потому что я совершил непростительную, чудовищную ошибку, переступив порог этой комнаты. Полагаю, что я действительно мог бы сбежать, и один бог знает, чем бы в таком случае закончилось все это безумие… но он, как известно, любит дураков и пьяниц, а я, в свою очередь, прекрасный образец сочетания этих достоинств.
- Что с тобой? - Ливер подходит, успокаивающе касается моего плеча, и вот тогда внутри меня что-то обрывается, обрывается и падает, и я понимаю, что мне плевать на все.
- Послушай. Не перебивай. Я понимаю, как это прозвучит, и я отдаю себе отчет в том, что собираюсь сказать... Это непросто, черт... никогда бы не подумал, что буду тебе это говорить, но… - но я говорю. О том майском дне, плавно переходящем в вечер, о солнечном и пьяном afetrparty, о том, как смотрел на него и того молодого француза, о том, что страх и отвращение к самому себе сводят меня с ума, и о том, что не могу, черт бы меня побрал, не могу больше жить с этим адом в голове.
Все это я очень спокойным голосом сообщаю пуговице на его рубашке, не замечая, что почти до крови впился ногтями в ладони. На мгновение мне становится легче, но облегчение тут же сменяется мучительной неловкостью. Боже, что я натворил. Да я и впрямь сошел с ума, если решил, что это хорошая идея. Ливер молчит, а меня начинают захлестывать липкие волны паники. "Что я делаю? Зачем я это говорю? Господи, да он же мой друг, о чем вообще я думал, идя сюда? И чего ты, Юра, добился этим, вот чего?! Кто тебя за язык-то тянул?" Сожаление, ужас, отчаяние, стыд разрывают меня изнутри, а он все молчит, чудовищно длинные секунды снова идут, и я уже собираюсь развернуться и бежать, как вдруг его пальцы касаются моего подбородка, мягко заставляя поднять тяжело пульсирующую голову.
Он смотрит на меня очень внимательно, и в его глазах нет ни следа презрения или насмешки. Он даже не улыбается - и это почему-то поражает меня больше всего. Он изучает мое лицо, словно решая, можно ли мне верить, не увлекся ли я в очередной раз своим актерством, не разыгрываю ли его столь странным способом. Глаза - зеркало души, и я раскрываю свою перед его испытующим взглядом. Пути назад все равно нет. Будь что будет. А потом...
Потом он произносит слова, которые заставляют мои щеки гореть еще жарче:
- Ты хочешь меня?
- Да - выпаливаю я прежде, чем успеваю подумать хоть о чем-то. Ливер улыбается, поглаживая мой подбородок двумя пальцами.
- А ты когда-нибудь спал с мужчиной?
Я холодею. Об этом в своих душевных терзаниях я как-то не подумал. Мое "нет" выходит до крайности жалким, как у котенка, обоссавшего хозяйский диван и пытающегося мяуканьем остановить неизбежное наказание.
- Ну что ж, - слегка усмехается мой друг. - Не вижу причин не попробовать - и его пальцы скользят по моей щеке, щекочут ямочку под ухом, и я понимаю, что это больше не проверка. Это приглашение. Горячая волна сладкого ужаса бьет прямо в солнечное сплетение, и я буквально хватаюсь за него, чтобы не упасть, неловко обхватываю ладонями мужскую талию – и тут же переживаю очередной приступ паники, ибо абсолютно не знаю, что делать. Он обнимает меня за плечи и притягивает чуть ближе. Нас разделяют какие-то сантиметры, мучительно огромные, раскаленные, тяжелые сантиметры. Пальцы моего друга выпутываются из моих волос, касаются пуговицы на рубашке - его рубашке - и этот простой жест сметает последние остатки моего жалкого самообладания.
- Дай... дай я. Я сам - сбивчиво бормочу я, и, в сотый раз отчаянно краснея, атакую застежки. Мои руки дрожат как у последнего алкаша поутру, макушкой я буквально чувствую легкую усмешку Ливера, и мельком думаю о том, почему я выпил один стакан водки, а не три или пять - тогда у меня были бы все шансы не уйти дальше своей комнаты...
Неожиданно я обнаруживаю себя полураздетым. Не успеваю я даже обратить на это внимание, как властные пальцы теперь уже бесцеремонно вздергивают мой подбородок, и я едва успеваю сделать вдох перед тем, как в мои губы впивается самый потрясающий мужчина на свете. “Я сплю” – проносится в моей голове шальная мысль, и на этом мозг отключается….
…Боль отрезвляет внезапно, врываясь в меня вместе с его пальцами. Черт, я не думал, что… ох! Я инстинктивно дергаюсь - но особо некуда. С одной стороны - спинка дивана, на которую закинута моя правая нога, с другой - мой друг, который… О боже. Краска запоздалого смущения заливает щеки, когда я понимаю, что моя самая сокровенная неприкосновенность нарушена. Я смутно догадываюсь о том, что это техническая необходимость, и стараюсь расслабиться. Я думаю о том, что наконец получил то, чего хотел так долго, и в чем отчаянно боялся признаться самому себе, и о том, как прекрасны его руки, крепко держащие меня, и усмехаюсь при мысли о том, что все это, черт возьми, напоминает какой-то дешевый бульварный роман. И когда я почти привыкаю к неприятным ощущением – они вдруг исчезают. Я опускаю глаза, и с замирающим сердцем смотрю, как Ливер устраивается между моих раскинутых ног, как кладет мне под бедра диванную подушку, нависает надо мной и скользит горящим взглядом по открывающейся перед ним картине. Он замирает на мгновение, и я совершенно уверен в том, что он что-то хочет сказать - но он только негромко выдыхает и начинает плавно входить в меня. Жгучая боль снова заставляет меня дернуться, я мгновенно пугаюсь, как бы он не решил, что я передумал, и вцепляюсь в его покрытые испариной плечи. Но Ливер и не думает останавливаться. Медленно, неторопливо, давая мне время привыкнуть, он входит в меня до конца, и только я думаю, что это стоило любой бездны отчаяния - он начинает двигаться, задевая внутри… о да, я слышал об этом, но не думал, что это может быть так… так… Великий боже, это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я закрываю глаза и отдаюсь этому ритму, который обещает скоро лишить меня разума, теперь уже окончательно…
Видимо, на какое-то время я и правда его лишаюсь, ибо помню только, как задыхался в руках Ливера и выстанывал его имя, умоляя сделать со мной все, что ему будет угодно, и как его глаза потемнели настолько, что действительно стали черными, и он выгнулся с хриплым стоном, закусив нижнюю губу и кончая в меня, а через несколько секунд мир перевернулся подо мной, и последнее, о чем я подумал – что готов убить, лишь бы это повторилось еще раз.
В бульварном романе мы бы непременно «жили долго и счастливо», но надо быть дураком, чтобы верить, будто в жизни между двумя мужчинами такое возможно. Через несколько лет мой друг женился, переехал в другую страну, и мы виделись гораздо реже с тех пор. Если парни и догадывались о том, что происходило между нами в эти несколько лет, то у них хватало такта никак не касаться этой темы. А единственным последствием стало то, что на концертах я не мог творить сценический семипроцентный глум с ним. Причин было две - мое так и не научившееся самоконтролю тело, и его категорический отказ… Что же, это ничтожная плата за пять бесценных лет моей безумной, изменчивой жизни.
Все течет, все меняется. Часть II
Автор: satura schwein
Фандом: НОМ
Пейринг: Александр Ливер/Иван Турист
Рейтинг: R
Дополнительно: POV Ливера. Подозреваю беспощадный ООС.
Комментарий: Автор в ужасе от того, что написал это. Даже не знаю, кто это будет читать.
NB: Размещение и репост только с разрешения автора.
читать дальше
Чего только не бывает на гастролях…
В алкогольных парах и лучах солнца веселье набирает обороты. Очередное aferparty, как называют его за границей, а по-нашему – просто попойка. Место нашего пребывания – загородный коттедж гостеприимных французов, родственников принимающей стороны. Чрезвычайно милое место, на берегу небольшого озера; пасторальные пейзажи, свежий ароматный воздух – такой отдых мне по вкусу. Компания разношерстная, шумная и веселая. Вино и крепкий алкоголь льются рекой, как, впрочем, и всегда, я сижу немного поодаль с бокалом Бордо и приглядываю за своими товарищами, которые хохочут и распевают песни все громче по мере потребления горячительных напитков. Неуемные, иногда неуправляемые, но – свои, родные, как вторая семья. Маленький принц мирно посапывает на полосатом пледе, вот и хорошо, целее будет. Не напасешься нервных клеток, когда его тянет на приключения, пусть уж лучше спит.
Потягивая вино, я замечаю, что в мою сторону направляется Анри – юный француз, то ли брат хозяйки, то ли кузен, а может, просто приятель. Юноша миловидный, мимоходом отмечаю его стройную фигуру, короткие светлые волосы и обаятельную улыбку. Он подходит, садится рядом, завязывает отвлеченный светский разговор, и мы беседуем некоторое время о Бертольде Брехте и «Божественной комедии». Я нахожу его общество более чем приятным, и не вижу причин отказываться, когда он приглашает меня прогуляться по берегу озера. Прихватив с собой вино, мы идем в сторону пляжа, потом сворачиваем налево, и через некоторое время выходим на небольшую прогалину с огромным валуном. Расположившись на замшелом камне, мы некоторое время сидим молча, потягивая Бордо и созерцая зеркально-синюю поверхность, и я ловлю себя на мысли, что с этим приятным юношей комфортно даже молчать – что бывает крайне редко. Наконец Анри поднимается, отряхивает шорты и встает передо мной. Я заинтригован.
- Ты очень красивый – по-русски он говорит вполне сносно. – Можно тебя поцеловать?
Вот оно что. Не скажу, чтобы это было для меня такой уж неожиданностью, однако максимальная осторожность – один из главных законов для мужчин, интересующихся обществом не только дам, но и джентльменов. Я смотрю на француза сквозь бокал с вином, уступая ему право следующего хода.
- Не беспокойся – улыбается юноша – здесь нас никто не увидит… и не услышит.
А он не любитель ходить вокруг да около, что ж, мне это нравится. Я улыбаюсь в ответ и слегка киваю, приглашая его сократить расстояние между нами. Анри с той же шаловливой улыбкой опускается на колени между моих ног и нежно касается пальцами моего затылка, слегка надавливает – и я уступаю. Склоняю голову и окунаюсь в восхитительный мягкий поцелуй, осторожный, немного застенчивый, но вместе с тем довольно уверенный. От юного француза пахнет вином, солнцем и чем-то слегка терпким, и я думаю, что мне определенно нравится все происходящее. Когда наши губы наконец расходятся, он на секунду прикрывает глаза, а потом осторожно касается пряжки ремня в моих брюках.
- Могу я?.. – его серые глаза искрятся улыбкой, летней улыбкой и не наигранным удовольствием, полные губы слегка припухли после поцелуя, и мне не приходит на ум ни единой причины, по которой я мог бы отказать этому очаровательному джентльмену. Кивком головы я даю свое согласие на дальнейшее развитие событий, и Анри мгновенно расстегивает пуговицы на моей рубашке, чертит губами влажную дорожку на моем животе, и столь же быстро избавляет меня от брюк и нижнего белья. Моего самого чувствительного органа касается бархатный язык юноши, я закрываю глаза и целиком отдаюсь ощущениям.
Белокурая бестия определенно знает свое дело, и отдается ему с видимым удовольствием, демонстрируя мне все свое немалое искусство. Волны наслаждения накатывают на меня, и я уже предвкушаю скорую развязку, как вдруг совершенно отчетливо понимаю, что мы не одни.
Не открывая глаз, я, тем не менее, ощущаю некоторое беспокойство, не очень кстати было бы обнаружить себя перед товарищами, и уж совсем некстати было бы обнаружить себя перед хозяевами. Беспокойство смешивается с желанием довести дело до конца, тем более что Анри все наращивает темп, а я ловлю себя на мысли, что непроизвольно представляю себе совсем другого человека на месте обаятельного блондина. После секундного колебания, я отдаюсь своей фантазии полностью, запрокидываю голову и направляю рукой движения коротко стриженой головы… но внезапно мне приходит в голову крайне неприятная вещь. Что, если наш невидимый пока наблюдатель – это хозяйка дома? Кем там ей приходится Анри… да кем бы ни приходился, скандал будет еще тот.
С сожалением понимая, что, если, не дай бог, мои опасения оправдаются, первой моей проблемой станет собственноручное и, разумеется, вполовину не такое приятное доведение дела до конца, я поворачиваю голову туда, где, как я знаю, стоит кто-то, и открываю глаза.
Следует признать, что этого человека я ожидал увидеть менее всего. Следует также признать, что это его я представлял на месте юного француза. И, наконец, следует признать, что его широко распахнутые глаза, ошеломленное выражение лица, да и сам факт того, что он смотрит на нас в этот момент, возбуждают меня невероятно. Все это проносится в моей голове за доли секунды, и, не в силах сдержаться, я посылаю ему самую похотливую усмешку, на какую только способен. О, как я пожалею об этом, пожалею не раз и не два, но сейчас бесенок внутри меня подстегивает к провокации, и я продолжаю сверлить Туриста глазами, гипнотизируя, не отпуская его взгляд, чувствуя себя удавом, пока не понимаю, что грань близка, и шелковый рот Анри вот-вот перекинет меня за эту грань. Тогда я закрываю глаза, снова представляю маленького принца на месте белокурого француза, и кончаю, с трудом сдерживая стон наслаждения.
Вот так все и изменилось.
Не прошло и недели, как я с удивлением обнаружил, что мысли мои снова и снова возвращаются к тому дню. Я ложился спать – и во сне все повторялось, только вместо юного француза на коленях передо мной стоял мой белокурый мальчик, и я просыпался в испарине, с красноречивой эрекцией и полным сумбуром в голове. Через месяц я понял, что, независимо от моего отношения к данному факту, жизнь отяготилась определенными эмоциями и желаниями, связанными с определенным человеком. Будь я проклят, только этого не хватало!
Но самое интересное, как оказалось, ждало впереди. Турист начал вести себя довольно странно. Разумеется, он (как и все мы) и так большой оригинал, но то, что я начал замечать, несколько выходило за рамки даже его эксцентричности. Не понадобилось много времени, чтобы я окончательно уверился в том, что с вероятностью в 98% его одолевают ровно те же эмоции, что портили жизнь мне! Вот это уже не лезло ни в какие ворота. Конечно, оставались еще 2%, и ими не следовало пренебрегать… но я был почти уверен, что не ошибся.
В любом случае, предпринимать любые шаги и действия было слишком опасно, все же мы жили не в свободомыслящей Франции, поэтому ни о каких, прости господи, отношениях не могло быть и речи. Неважно, насколько сильно я или он этого хотели.
И я запретил себе все эти эмоции, я научился прятать их очень, очень глубоко, и доставал лишь изредка, когда не было сил сдерживаться, но и тогда, прежде чем дать волю своим чувствам, я трижды убеждался в том, что всякая возможность наблюдения за мной или вторжения на мою территорию исключена. И да, я видел, каждый день видел, как страдает мой маленький принц, как он уходит в запои, как сидит неделями дома, как иногда смотрит на меня больными глазами, но никогда, не единого раза он не позволил себе даже заикнуться о том, что его мучило. И я все чаще задавался вопросом – надолго ли его хватит?..
Я выплываю из очередного тяжелого сна, в котором меня опять преследуют его распахнутые голубые глаза и хрупкие плечи. Снова механическая разрядка, снятие напряжения, ставшее необходимой рутиной. Неплохая попытка забыться сном - но не в этот раз. Душ, бокал коньяка, сигарета.
Ночь уже перевалила за середину, и я вынужден признать, что меня ждет очередной одинокий рассвет. Хорошая книга – отличный способ скоротать оставшиеся часы, и я направляюсь к книжному шкафу, предвкушая момент, когда, скользя по корешкам, именам и названиям, мои пальцы безошибочно определят и осторожно потянут с полки сегодняшний аусвайс в прекрасный и бесконечно богатый мир изящной словесности.
От неторопливого созерцания меня отрывает стук в дверь. Интересно, кого из моих товарищей несет ко мне среди ночи, а главное, зачем. Ответ на первый вопрос не заставляет себя долго ждать – вслед за стуком появляется человек, которого я менее всего ожидаю увидеть. Любопытство мое растет в геометрической прогрессии, пока он как-то смущенно мнется на пороге, словно сам толком не понимает, зачем пришел. Все же, я рад его видеть. Улыбаюсь, киваю, приглашая проходить.
- Ты не на празднике жизни – стараюсь, чтобы это прозвучало и как вопрос, и как утверждение. – Все в порядке?
Турист как-то странно меняется в лице, нервно сглатывает, и после небольшой паузы выдавливает:
- Да... нет... Слушай, Дима, я... как бы это... короче, надо поговорить.
Он еще не успевает закончить, а я уже знаю, знаю, зачем он пришел. Очевидно, что мне не удается с должным проворством упрятать это знаю поглубже, ибо под моим взглядом он как-то сжимается, в его чудных голубых глазах отчетливо читается паника и, будь я проклят, если он не собирается сбежать. Ну уж нет, мой маленький принц, коль скоро тебе достало духу прийти – я не позволю пропасть даром твоей отчаянной храбрости.
- Что с тобой? – Неторопливо, чтобы не спугнуть, подхожу и предельно осторожно касаюсь его худого плеча. Он вздрагивает, однако не двигается с места.
- Послушай. Не перебивай. Я понимаю, как это прозвучит, и я отдаю себе отчет в том, что собираюсь сказать... Это непросто, черт... никогда бы не подумал, что буду тебе это говорить, но… - но он говорит. О том майском дне, плавно переходящем в вечер, о традиционно шумном afetrparty, о том, как случайно застал меня и Анри, о том, что страх и отвращение к самому себе сводят его с ума, и о том, что он не может, черт побери, не может больше жить с этим адом в голове.
Бедный мальчик, что бы им ни двигало – оно явно на исходе, и хватает его только на то, чтобы отстраненным голосом сообщить все это пуговице на моей рубашке. Пока он говорит, мне приходится потрудиться, чтобы сохранить хотя бы относительную невозмутимость. Я заставляю себя выслушать его до конца, и еще раз, очень спокойно, напоминаю себе, что это опасно, что на мне лежит несоизмеримо бОльшая ответственность, что, в конце концов, мы не в дешевом бульварном романе, это вполне может быть его очередным переходящим всякие границы розыгрышем. Но мне необходимо, жизненно необходимо понять, лицедействует он, проверяя меня на прочность или…
Я принимаю решение, напоследок говоря себе, что если я снова ошибусь, если попадусь на эту удочку еще раз – мне отлично известно, чем это может обернуться.
Я касаюсь его подбородка аккуратно, двумя пальцами, мягко заставляя поднять голову и посмотреть мне в глаза. Зеркало души не подводит, я словно смотрю в открытую книгу, и вижу в ней все то, о чем запретил себе думать уже давно. Мой маленький принц не отводит глаз, и внутри у меня все переворачивается от этой боли, от мучительного смятения, от стыда, страха и столь откровенного желания, что все мои тщательно выстроенные барьеры рушатся один за другим, и я, только лишь по привычке, пытаюсь остановить неизбежное, пытаюсь удержать себя и его, и задаю совершенно ненужный, по сути, вопрос:
- Ты хочешь меня?
- Да - мгновенно выпаливает Турист, заливаясь краской до кончиков своих очаровательных ушей.
- А ты когда-нибудь спал с мужчиной?
Краска мгновенно пропадает, он бледнеет и шепчет «нет»… как будто это может что-то изменить. Уже нет. Не теперь.
- Ну что ж, - я позволяю себе легкую усмешку. - Не вижу причин не попробовать – и провожу пальцами по его щеке, забираюсь в ямку под ухом, перебираю его светлые волосы, от чего он почти падает на меня, обхватывает руками – и застывает в нерешительности. Горячая волна невыносимой нежности ударяет прямо в солнечное сплетение, из последних сил я сдерживаю желание швырнуть его на диван и лишить девственности, осторожно притягивая его за плечи ближе… еще немного… пока между нами не остаются какие-то сантиметры, мучительно огромные, раскаленные, тяжелые сантиметры. И это расстояние ужасно, оно чудовищно, в десятки раз хуже той дистанции, которую я всегда старался соблюдать. Чудом балансируя на краю этой сладкой пропасти, я тянусь к пуговицам рубашки, и тут Турист словно срывается.
- Дай... дай я. Я сам – бормочет он и атакует застежки, в сотый раз умудряясь отчаянно покраснеть. Я улыбаюсь и обнимаю его, повторяя про себя, как мантру, что не должен торопить его, должен быть аккуратным и внимательным, что я несу ответственность за нас обоих… рубашка падает с плеч, мой белокурый мальчик нерешительно смотрит на меня – это последний раз, когда я вижу в его глазах неуверенность – а потом он слегка наклоняется и пробует на вкус мою ключицу. И я сдаюсь, великий милосердный боже, я капитулирую перед своим хрупким другом, стаскиваю с него какой-то предмет туалета, мешающий мне прижаться наконец раскаленной кожей к его прохладному телу, бесцеремонно вздергиваю его за подбородок и впиваюсь в самые прекрасные губы на свете.
Он стонет и прижимается ко мне, обвивая руками мою талию и запрокинув голову, подставляясь под мои жадные поцелуи, он плавится и тает в моих руках, раскрывается как цветок, заставляя меня терять последние крохи рассудка и здравого смысла.
Титанических усилий стоит мне оторваться от его волшебных губ – но сдерживаться дольше я не в состоянии. Я сдергиваю с него джины и белье, избавляюсь от собственных брюк и трусов и обхватываю рукой наши соприкасающиеся органы. Мой принц всхлипывает и подается бедрами вперед, что я рассматриваю как одобрение своих действий, и начинаю плавно двигать кистью, наслаждаясь его тихими стонами и тонкими пальцами, которыми он цепляется за мои плечи, чтобы не упасть. Мысль о падении и вытекающих из него последствиях заставляет меня прервать это увлекательное занятие и переместиться на диван. И я старюсь, изо всех сил стараюсь держаться на плаву, не сойти с ума окончательно… но это так трудно, почти невозможно, когда мой белокурый мальчик сидит на мне верхом, когда наши руки сплетаются и двигаются в едином ритме, когда он так соблазнительно откидывается и стонет, кусая губы и произнося мое имя. Несколько резких движений – и он кончает, едва сдерживая крик, зажимая рот ладонью, и эта восхитительная картина выбрасывает меня самого за грань, так что наступает мой черед из последних сил заталкивать стон, рвущийся из груди, обратно в легкие.
Турист буквально падает на меня, утыкаясь вспотевшим лбом между плечом и шеей, обнимая меня своими хрупкими руками, и некоторое время мы просто сидим, восстанавливая дыхание. Затем он слегка приподнимается и целует меня, запуская пальцы в мои волосы, лаская затылок, не оставляя мне ни единого шанса думать о чем-то, кроме этих волшебных губ и бархатного языка, который чертит влажную дорожку вдоль шеи и теребит мочку моего уха.
- Еще – шепчет он мне в висок. – Хочу… всего.
О, если бы я мог придумать хоть один достойный аргумент против! Если бы я хотел придумывать хоть какие-то аргументы… Но нет больше ни причин, ни барьеров, ни здравого рассудка. Так что я улыбаюсь и выполняю просьбу моего маленького принца.
Сказать по правде, я готов выполнять все его просьбы, я готов убить, лишь бы это повторилось еще раз.
В бульварном романе мы бы непременно «жили долго и счастливо», но надо быть дураком, чтобы верить, будто в жизни между двумя мужчинами такое возможно. Через несколько лет я женился, переехал в другую страну, и мы виделись гораздо реже с тех пор. Если парни и догадывались о том, что происходило между нами в эти несколько лет, то у них хватало такта никак не касаться этой темы. И единственное, в чем я отказал ему – в сценическом семипроцентном глуме. И не потому, что он так и не научился контролировать себя, когда необходимо (это было скорее тактической хитростью), а потому, что я не мог допустить для нас обоих такого риска. Слишком велика была вероятность того, что в очередной раз либо он, либо я, либо мы оба не сможем вовремя остановиться. Что ж… это ничтожная плата за пять бесценных лет обладания белокурым сокровищем.
@темы: by me, ном, александр ливер, иван турист, slash
-
-
16.01.2014 в 00:42-
-
16.01.2014 в 02:23да и то потому, что я заебла про них писать?-
-
16.01.2014 в 17:44-
-
16.01.2014 в 21:30а вообще, я исключительно рада, что пришлись по вкусу. я-то была твердо уверена, что от меня скоро начнут отписываться, ибо я засоряю ленту не шерлоком и сумерками, а какими-то престарелыми сатанистами))
-
-
16.01.2014 в 23:04не шерлоком и сумерками, а какими-то престарелыми сатанистами))
ну так это же круто)) я вот не смотрю Шерлока, и пока стойко уворачиваюсь от несущегося со всех сторон "как!? ты не смотрела Шерлока? тебе не интересно, как он воскрес???")))
-
-
17.01.2014 в 01:57начальница котирует ном?))
-
-
17.01.2014 в 23:07начальница котирует ном?))
ещё как))
-
-
18.01.2014 в 15:17а с начальницей тебе повезло, мне бы блин такую... а то директор радио даже писать грамотно не умеет (как и его ближайшие прихлебатели), какой там ном...
-
-
18.01.2014 в 20:17смотри на английском с субтитрами, чтобы была отмаза - учу язык))
а с начальницей тебе повезло
да, она у нас крута)
-
-
18.01.2014 в 23:42на концерты ходит?))
-
-
19.01.2014 в 00:25на концерты ходит?))
а то) а ещё порой ходит по редакции и напевает "... и других представителей человеческой расы...")))
-
-
20.01.2014 в 18:16