[dopefriend]

26.07.2012 в 11:39

Пишет  morlin staub:

Game of thrones
Автор:  Berkley
Фандом: Игра престолов/ПЛиО
Пейринг: Джорах Мормонт/Визерис Таргариен
Рейтинг: R
Примечание: POV Джораха.

Джорах думает

Имя – магический звук.
Некто произносит его, и ты чувствуешь, как теплеет где то в животе, словно грелку в холодном, сыром доме сунули под одеяло заботливые руки. Или, к примеру, ты слышишь знакомый звук и весь сжимаешься напряженно, уже готовый к удару - разве что голову в плечи не втягиваешь... Не суть кто и как его произносит. Но ты всегда чувствуешь, как этот звук меняет мир вокруг тебя...

Он произносит мое имя.

И я чувствую ярость. Не чистую, роскошную, как глоток воздуха в дымной избе, а какую то жабью, тинную, затхлую. Ярость подчиненного. Немой твари, которая таится в трясине, снедаемая желчной злобой.
Я мечтаю сказать ему в ответ: заткнись, тупица! Заткнись, послушай тех, кто старше, умней и больше повидал! Заткнись! Я ведь забочусь о твоей жизни, безумный!

И рубануть мечом ровно меж худых плеч и вызывающе белёсой головы, чтоб уж точно замолчал...

Навечно.

Я с одного удара, милостиво, перерублю его тощую шейку. Я ведь его рыцарь. Я воин. Я сила.

Наверное, это и есть ненависть в ее полноте. Но мне совсем не нравится это ощущение.
Я наверное сбежал бы и от этого ярма, я ведь Джорах - предатель... Одним предательством больше, одним меньше, мое проклятие никуда не денется, но есть два "но".

Его сестра.
Прекрасная и дерзкая. Та, о ком я мечтал чуть не с пеленок... Я могу за долю секунды найти миллион слов, для описания всех ее достоинств! И все эти слова не опишут и следа ее прекрасных ног на песке! Я видел ее во снах, я был ее тенью все эти годы, я черт возьми, придумал ее еще до ее рождения... И ради нее я готов давить в себе отвращение и ненависть. Она не моя и никогда, возможно, не станет моей, я это понимаю... Но! Пусть расплавится Железный трон и рухнет Стена - я не теряю надежды!

Как много в этом всем отчаяния...

Второе мое "но" стыдное. Я вовсе не хотел бы в нем сознаваться...
Никогда!

Но наступает момент, когда и лучшим из нас есть что рассказать о темной стороне...
Как я устал от словосочетаний, от слов, от чувств...

Иногда он произносит мое имя и я, точно масло на раскаленном ноже, едва не загораюсь от жара! И стекаю шипящей струей по тонкому желто-красному лезвию.
В эти моменты я ненавижу себя.
Но не его.

Иногда он произносит мое имя иначе.
Впервые я услышал это чудовищно сладкое "Джорах" при очень стыдных обстоятельствах.
Отказать сюзерену я не мог, и мне пришлось охранять его, даже в спальне, где он, по своему обыкновению, позволял себя ублажать сразу двум девицам.
Я до сих пор не уверен, что они представляли хоть какую-то опасность... но отказать?
Это была настоящая пытка, пытка только для меня. Впрочем, он не увидел на моем лице ни тени отвращения. Ничего.
Я бы покривил душой, если бы назвал происходящее в тот вечер со мной жгучим стыдом. Нет! Этот стыд пах болотом, как и моя ненависть.
Я, отвернувшись, смотрел в окно, стараясь не слушать звуков за спиной, сосредоточившись на самых горьких воспоминаниях. Тот, больший стыд, словно глушил всегда меньший, забивал его и я становился камнем.
Живым, внемлющим, но камнем без чувства и души.
...И тут он позвал меня по имени.
Девицы ему почему-то наскучили, и отогнав их в угол, он позвал по имени меня:
- Джорах!
Имя ударило меня, как смоченная быстрым ядом стрела. Обожгло и ослабило.
- Иди сюда, - проговорил он все еще задыхаясь, но надменно и грубо, - сними свой проклятый доспех, и иди сюда!
Я мог бы ослушаться тогда: гордость все еще была со мной. Хоть рваная, изрядно потрепанная, но все же гордость наследника великого рода! Я мог бы, глядя в его странные, нечеловеческого цвета, глаза, качнуть головой отрицательно и принять смерть...
Но это не мой путь. Я не знаю, каков мой, но мне не хочется умирать. И я взялся за ремни.
- И рубаху, - он смеялся, неприятно, возбужденно и зло. Совсем не естественно. Гадко! - Дракон хочет, чтобы ты снял с себя все! Живо!
Его забавляла моя молчаливая сдержанность. Мне казалось, что он знает, какие демоны беснуются в моей душе. И он хотел выпустить их наружу. Он до последнего ждал, что я взбунтуюсь.
- Тебе страшно, рыцарь? – Он был пьян, я почувствовал запах вина, когда он обвил меня всем телом и почти прижался губами к моим губам, - Ну, говори!
- Нет, - ответил я, но мне было страшно. Страшно не от его безумных, ярких глаз, не от того, что нас разделяла только наша кожа, а от того, что сам я, поддавшись чувствам, поддавшись ярости, отвращению и чужой похоти, оказался возбужден сверх меры.
- Хорошо, - он слегка отстранился, чтобы видеть мое лицо и засмеялся...

Я ненавижу этот миг.
Я ненавижу себя, когда вспоминаю это.
Я мог бы...
Но он сказал:
- Войди в меня.
Приказал. Оборвал свой сумасшедший смех и приказал.
И я сделал.
Это было как падение в пропасть, у которой нет дна.
Кажется, вот сию секунду, ты разлетишься на тысячи кровавых брызг. По камням, по серым мертвым камням, и... Боги! Свобода! Несуществование! Наконец...
Но я все падал и падал.
Я забыл стыд и свое проклятие, я сам себя забыл начисто. Ничего не существовало из того, что я помнил о прошлой жизни. Были только желание, бесконечный лихорадочный жар и наши потные, скользкие от масел и семени тела...
Когда я думаю об этом, мне хочется умереть.
Но, кажется, я способен пережить абсолютно все.
Чей я на самом деле сын, иногда думаю я. И ответа не нахожу.

Я опомнился только с рассветом.
Я обнимал его, тесно прижав к себе и спал уткнувшись лицом в его спутанные белесые волосы.
Пробуждение было из тех, какие следуют после самых мучительных кошмаров.
Но я не мог покинуть свой пост.
Я все еще был его рыцарем.
Оглядевшись, я обнаружил, что девицы все еще здесь и мирно обнявшись, спят в том же углу, куда их отослал он.

Мне снова стало мучительно стыдно.
Теперь я хочу забыть все это, стать, наконец, тем, кем я сам себя чувствую. Обрести покой и равновесие. И свое достоинство.
Но после заката я слышу, как он произносит мое имя, и я иду к нему, как слепой, по его желанию горю и таю, как проклятое масло на раскаленном ноже.
И я нас обоих ненавижу.


Джорах молчит

Он улыбается особенно, когда говорит гнусные вещи.
Этой ночью он, отдышавшись и откинув со лба мокрые от пота волосы, устроил голову на моем плече и вдруг спросил:
- Кого из нас ты убил бы первым, Джорах? Меня или сестру?
Я молчал.
Он тоже.
Некоторое время. А после, зло и настойчиво велел:
- Говори!
Я продолжал молчать, потому что сказать что-то сейчас, означало бы либо умереть, либо солгать. И, кажется, он меня понял.
И это было самым худшим.
- Я приказываю! – Он яростно взвился, вцепившись сильными пальцами мне в плечи, ногтями царапая кожу и нависая надо мной, - сейчас же! Она или я? Что? Ты выбрал бы эту глупую дотракийскую шлюху? Да?!
Я не выдержал, я поморщился брезгливо. Но избегал смотреть в его жуткие, яркие глаза. Даже в неясном полумраке чадящего факела они сияли нечеловеческим лиловым светом.
Возможно, он и вправду отчасти драконьего рода.

Она уж точно.
Она...

На расцарапанных плечах выступила кровь.
Он рывком поднялся и сел сверху, прижавшись бедрами к моим, совсем неподвластным разуму чреслам, и наклонился, приблизив свое лицо к моему лицу.
- Так значит, да? Молчишь, Джорах Мормонт? Я заставлю тебя ответить! – Он хрипло рассмеялся, сдув с лица налипшие пряди волос, и продолжал искать моего взгляда, - я клянусь предками! Ты сейчас мне скажешь! Так кто: я или она?
Я молчал. Стиснув зубы так, что они едва ли не крошились.
Я проклинал свое естество и само то, что я мужчина. Но даже самые страшные проклятья несколько не остудили моего тела. Оно меня слушать не желало вовсе.
Он был мне отвратителен. И я хотел сказать ему правду.
Но я молчал.
- Говори? Ты онемел?
Он улыбался сладко, почти нежно. Эту улыбку мог бы принять за улыбку влюбленного любой другой...
Слепец и идиот.
Не я.
- Хорошо... - Он резко двинул бедрами, заставив меня шумно выдохнуть, - я все скажу за тебя, предатель! Работорговец, презираемый всеми... Беглый смертник... Правда ведь? Скажи мне, а Старки высекли тебя, прежде чем ты успел, сверкая пятками, улизнуть от плахи? – Он снова и снова рывками то подавался вперед, то откидывался назад. И начинал тихо, истерически смеяться, - ну и ладно! Я не хуже Старков, я непременно высеку тебя! Если не ответишь на мой вопрос. Ах да! Я сам собирался... Так вот, я знаю что там, в твоей глупой голове, рыцарь, но... Ты будешь всегда хранить верность мне и только мне! И даже не помышляй о ней! Не смей!
Я задохнулся, но стиснув зубы, удержал стон. Ярость из пресно-торфяной вдруг обрела невиданную ясность и засияла внутри.

Я не промолвил ни слова.

- Не смей, - вскрикнул он, вцепившись ногтями в мои исцарапанные плечи, - даже думать! Ты только мой рыцарь!
И я не выдержал. Я сбросил его с себя.
Его, потомка Струпного короля, потомка драконьих наездников и всей этой тьмы сумасшедших, бешеных нелюдей у которых в жилах тёк ничем не разбавленный яд.
И я, не медля ни секунды, набросился на него, сжал его, так, чтобы он задохнулся, наконец, потерял способность мыслить и изрыгать мерзости.
Я с наслаждением слушал его крики, грубо, яростно врываясь в его плоть, я чувствовал свою боль, как его и его как свою.
Но я не останавливался.
И я не издал ни звука. Даже когда мое тело, казалось, взорвется от боли, жара и удовольствия.
Я молчал.
И потом, когда он ткнулся горячечным лбом в мое истерзанное плечо и пробормотал сонно и, как будто, нежно:
- Не смей и думать... ты только мой... Только мой, Джорах...
Я задохнулся от странного, не ведомого мне доселе, рвущего нервы, страшного и щемящего чувства...
Но промолчал.

Джорах делает

Он никогда не слышал меня. Он никогда никого не слышал.
Я это знал и раньше, но сейчас, по непонятной, для меня самого, причине я старался говорить громче и четче, надеясь...
Слепец и идиот!
...Надеясь, что он меня вдруг услышит!
Сегодня, сию секунду.

В этот момент, когда в других, в моих родных северных землях, туман неспешно ползет по влажной, сладко пахнущей траве, накрывая своей молочной белизной все яркое, живое, дневное.
В сумерках.
Я наивно полагал, что сумерки проясняют его воспаленное сознание, и делают его немного иным. Каждый раз, как садилось солнце, и он звал меня к себе...
Он всегда трудился произносить мое имя и никогда не посылал за мной чужих.
...когда он звал меня, я надеялся услышать что-то неожиданное.
И я его всегда слышал.

Однажды он сказал, устроив подбородок на моей груди, и вальяжно раскинувшись на мне самом:
- Если бы я был каким-нибудь другим человеком... Например водоносом из Волантиса или дурацким северным горцем в дырявом, холодном доме, сделанном из коровьего навоза... Я был бы счастлив просто тем, что такой большой и сильный мужчина, позволяет мне щипать его за бороду, - и тут же пребольно выдрал из моих усов пару волосков, - наверное тогда, я бы быстро почернел и состарился. Я тебе нравлюсь?

Я хотел сказать правду , но почему то проговорил:
- Да.
- Мое тело и лицо? Правда? Только тело и лицо, Джорах? – Его нечеловечески лиловые глаза смотрели сосредоточенно, почти серьезно.
- Нет, - проговорил я очень тихо. - Есть еще что-то...
- Что, например?
Я бы предпочел промолчать, но его взгляд требовал ответа.
- Ты сам.
- Правда? – Он тихо засмеялся и снова дернул меня за бороду, - мало того, что ты предатель, работорговец, недорыцарь, ты еще и законченный лжец, Джорах!
У меня потемнело в глазах от ярости, но я сумел сдержать себя.
- Если бы ты был северным горцем из простого дома, я бы тебя полюбил, - сказал я столь же тихо и улыбнулся ему.
Наверное я улыбнулся плохо, потому что он вздрогнул, фыркнул, обжег меня очень злым взглядом и сполз на постель, завернувшись в простыню.
- Лучше бы ты молчал, глупец!

Он не желал слышать ни меня, никого другого.
И поэтому случилось то, что случилось.

Моей вины в этом нет.
Он поставил меня перед выбором, но он знал, каков мой выбор...

И я сказал, глядя в его бешеные, злые глаза, что если он сделает, хоть одно движение, я отрублю ему руку.
- Ты выбрал ее, да? – Он истерически засмеялся, все так же страшно глядя мне в глаза, - ну конечно, ты же... предатель, Мормонт!
Но он не тронул драконьи яйца, которые принадлежали его сестре, моей новой госпоже. Он легко принял измену. В его безумных глазах появилось нечто сродни веселью. Бесшабашному, пьяному веселью.
Он одернул руку, слегка поправил пиршественный наряд и улыбнулся мне. Так странно, что я вздрогнул, словно морозом ударило по беззащитной коже.
Но меча я не убрал в ножны.
Я наконец решил быть собой.
А он все улыбался, разглядывая мое лицо.
И я клянусь всем святым, он был прекрасен в этот момент.

Но я сделал свой выбор. Я никогда не должен был бы отступать от своего выбора. И я не отступлю.
Он отвернулся и резко передернув плечами вышел прочь.

Все будет хорошо.
Впереди пир.
Ему принесут дары и он успокоиться.
Она... Она все сделает правильным.
Она, как истинная королева, принцесса своего нового народа, будет блистать на этом собрании. Восхитительная...
Настоящая...
Ум, честь и доброта во плоти...
Но... В воздухе, в моем сбившемся дыхании, внутри, в стиснутой непонятным, кошмарным и назойливым чувством, груди не прекращается тревога.
Я должен что-то сделать. Сейчас же! Не медля ни секунды!
Что?
Не знаю.
Но я сделаю.
Я готов.